Супругов Зайцевых я встретила в заводском санатории-профилактории (они отдыхали с заездом ветеранов войны).
- На пару решили отдохнуть? - спросила я, здороваясь.
- А мы всегда вместе, - ответила, улыбаясь, Зоя Николаевна.
- И на фронте  вместе были, там и свадьбу сыграли. Вот уже пятый десяток лет
идем по жизни рука об руку.
Я давно знаю эту семью. Зоя Николаевна работала долгие годы медсестрой в дет-ском  саду, Владимир Михайлович - инженером планово-распределительного  бюро в цехе 7. Но о том, что эта семья сложилась во фронтовой обстановке, не приходилось слышать. И, естественно, я заинтересовалась и попросила Зайцевых рассказать о фронтовом пути.
- Я спешу на работу, - извинился Владимир Михайлович, - Вы с Зоей побеседуйте, она все расскажет и о себе, и обо мне -  вместе воевали.
И вот я слушаю рассказ бывшего лейтенанта медицинской службы Зайцевой:
- Я закончила медицинский техникум в январе 1941 года, не успела еще по-настоящему вникнуть в работу, как грянула война. В августе 41-го меня мобилизовали  и направили в отдельный батальон на Карельский фронт. В составе  этого батальона я и закончила войну.
А тогда, в 41-м, мне было 19 лет. Первое время находилась при штабе, со мной было еще три девушки. В нашу задачу входило сопровождать раненых в гос-питали.
Что значит - санинструктор на войне? Это – раненые, стоны, кровь, бинты. Тяжелые воспоминания. Особенно трудно было в первые месяцы войны – время нашего отступления. И бойцы на минах подрывались, и после  бомбежек мы буквально разбирали кучи из раненых и убитых, и в разведку приходилось ходить.
Особенно запомнился  один трагический случай: мы потеряли связь с госпиталем (он находился в селе Петровские Ямы). Меня направили на машине с группой разведки. С нами были  еще и связисты. Не доезжая метров 500 до селения, мы почувствовали, что тут что-то неладное: на дороге  увидели трупы наших солдат.
А тут показался сгоревший госпиталь - его развалины еще дымились. Как выяснилось, в село ворвались финны. Они сначала  сняли охрану (она была из выздоравливающих), затем перебили обслуживающий персонал, подожгли здание со всех углов, а сами пробежались по палатам и в упор расстреляли наших раненых бойцов.
Немногим тогда удалось выжить. Оставшиеся в живых раненые и поведали нам об ужасном побоище, которое устроили финны. Мы сразу же принялись за работу: переходили от одного  уцелевшего солдата к другому, оказывая первую помощь,  грузили раненых на машины (их вызвали по рации) и отправляли в медсанбат. Чтобы хоть как-то облегчить страдания полуобгоревших бойцов, я делала обезболивающие инъекции. Одному бойцу сразу 2 кубика морфия ввела - он потом ни операции не почувствовал, ни перевязки.
Меня в медсанбате спрашивают: “Ты сколько же  ему ввела?” “Два кубика”, - отвечаю. (Это очень большая доза). Удивился врач, а я говорю: “Зато он не мучился, спокойно довезли”. Страшно было смотреть на обгоревшие, изуродованные тела. Убитых разведчики относили в сторону, хоронили.
Надо сказать, действовали все, не думая об опасности, хотя не было уверенности, что финны не устроили засаду, что они не вернутся. Но нам повезло: сделав свое  черное дело, они отправились восвояси.
За операцию по спасению  советских воинов мы все были награждены. Мне вручили медаль “За боевые заслуги”.
А вот еще памятный случай. Авторота, к которой я была впоследствии прикомандирована, получила приказ удержать мост пока не отойдут наши части. Уже дальнобойные орудия отошли, автоматчики стали отходить, а мы все у моста. Фашистские снаряды рвались беспрерывно, самолетов налетело - аж потемнело. Кажется, никому в живых не остаться. Много тогда было раненых и убитых, но, как ни странно, из моей роты даже никого не царапнуло. Вот, как говорится, счастливая случайность. Чего только не было на войне!
Меня часто спрашивают школьники, когда я прихожу к ним на встречи, сколько немцев я убила? Всегда приходится разочаровывать их: не убивала я никого, только  спасала.
И, естественно, в ходе беседы мы вплотную подошли к истории фронтового знакомства наших героев.
- Знакомство получилось, конечно, необычное, - вспоминает Зоя Николаевна, - как говорится, в полевых условиях, в разведке. Комбат взял меня и  еще несколько человек в разведку в район открытого фланга. Все осмотрели, убедились, что кругом спокойно, поставили палатку, пошли по своим делам. Возвращаюсь в палатку, смотрю - на моей плащпалатке какой-то лейтенант спит.
Ну, меня, конечно, возмущение взяло: “Что это вы, - говорю, - товарищ лейтенант, чужое место заняли?”.
А он открыл глаза, заулыбался - кудрявый такой, белокурый, симпатичный. Эта улыбка и обезоружила меня, возмущение как рукой сняло. Тогда я первый раз его увидела - он был к нам прикомандирован оперуполномоченным офицером разведки “Смерш”. Он-то мне, правда, сказал потом, что давно меня приметил.
Встречи были, конечно,  редкими: у него своя служба, у меня – своя. А  в 1944-м решили пожениться.
- Кстати, кто ваши родственники, Зоя Николаевна? - спрашиваю.
Я из простой семьи. Мать нас троих  на фронт проводила. Вернулась я одна. Отец и брат не вернулись. Отца из нашей родни последней видела я и вот при каких необычных обстоятельствах: встретились в госпитале для выздоравливающих. Я привезла туда партию раненых. Уже собралась  в обратный путь, смотрю - по коридору идет с котелком  мой отец.
- Папа! - закричала я, бросившись ему навстречу.
- Зоя! Ты откуда здесь?
Ведь папа раньше меня ушел на фронт, даже не знал, что я тоже воюю. Поговорили мы. Объяснил, что  под Пушкином воевал, ранен был, сейчас, по всей видимости, снова туда направят. А вскоре матери на него пришла похоронка. Где погиб, неизвестно. Но мы так и считаем, что под Пушкином, и, если бываем там, кладем цветы к мемориалу.
А от брата последнее письмо было из Венгрии. Пропал без вести.
... Вспоминать о войне нелегко, но нужно, чтобы молодежь еще и еще раз видела, какой ценой далась победа нашему старшему поколению.
Трудно было, конечно, нам, особенно девчонкам. Но уж так были воспитаны, что патриотизм, вера в победу заставляли забывать о трудностях, опасности, думать только о судьбе любимой Родины.

Тамара ШАШКОВА